Был день, когда женщины с мундштуками решили, как ты им мила,
И там же, тогда же мужчины во фраках поняли, как я им люб,
Уже составлялись партии в вист, и в камине светилась зола,
Когда мы бежали с тобою по крышам среди закопченых труб.
За нами гнались, рассыпая пудру, скользя на изломах крыш,
Мужчины во фраках на голое тело и женщины без чулок,
И вдруг на карнизе какой-то мансарды я вспомнил, что это Париж,
А наш особняк, занесенный снегами, так бесконечно далек.
В тот вечер мы все таки сделали ноги в замок маркиза де Рю.
Старый маркиз был печален, но мил и привечал гостей.
Он попросил оказать любезность, избавить его от брюк,
И разделить его пышное ложе, всыпав ему плетей.
Он нам надоел уже дня через три, звоном своих вериг,
И мы подарили его мулату, который жил во дворе.
Мы уезжали в хозяйском авто, из замка слышался крик,
А мы вспоминали наш особняк в метелях в Москве в январе.
Бог знает, где нас носило потом, но пахло все это Монмартром,
Лиловые женщины на холстах, дворники и вино.
Ты отрывалась и этак и сяк, я передергивал в карты,
И каждую ночь эмигрант Иванов за стенкой дрался с женой.
Так мы и дожили до русской весны, крепко друг друга обняв,
Старый товарищ маркиз де Рю слал нам кредит и снедь.
И вот однажды, в апреле, мы увидели наш особняк,
Корабль готов к отплытий в порт прозрачной московской весне.
 |
 |
 |
 |
 |
